Клара Тайбер,Аркадий Белявский

Сестра и брат

Рассказ из воспоминаний Клары Тайбер.
Текст от автора - Аркадий Белявский.

«Их построили в колонну и повели на расстрел. По обеим сторонам шли немцы с автоматами в руках…
Их вели на расстрел - мою маму с тремя малолетними детьми. Старшей сестричке было четырнадцать лет. Младшему братику - двенадцать. Самому младшему было восемь лет.
Двенадцатилетний Шура был такой белобрысый, совсем не похожий на еврея…, и моя мама случайно услышала разговор двух немцев - они усомнились в национальности ее среднего мальчика. Мама знала немецкий язык от папы, который несколько лет был в плену у немцев в Первую мировую. Да и идиш похож на немецкий».
Наступила пауза в рассказе Клары. Ей тяжело вспоминать. Трудно подбирает она слова для описания того, что произошло летом сорок второго года в Краснодарском крае…
Клара была тогда на Западном фронте, служила медсестрой в госпитале, когда в сорок третьем году ее разыскало письмо ее брата Шуры. Она потеряла сознание, узнав, что и ее семью не обошла еврейская Катастрофа.
Чуть передохнув, Клара продолжает:
«И вот моя мама сказала немцам: - Это мальчик не мой, это хозяйский мальчик, он просто увязался за нами. Верните его домой. - А по-русски сказала братику: - Шурочка, беги к хозяйке, принеси мне телогрейку. Нас повезут далеко.- Он и помчался за телогрейкой, а когда вернулся, все были уже расстреляны. Он заметался, стал искать своих. Был не в себе. Немцы его схватили, ударили прикладом и прогнали.
В страшном смятении он вернулся к хозяйке, Золотаревой. А как звали ее по имени-отчеству - не помню. Спасибо ей. Она ведь рисковала жизнью. И своей, и своих детей, но все же приютила его.
У ней были маленькие дети. Муж на фронте, а семью кормить надо. Шура стал помогать ей по хозяйству. Работал на огороде. Пас корову. На него она оставляла маленьких детей, когда уходила из дому по делам. Время было тяжелое, голодное и холодное.
В следующем году наши освободили Краснодарский край. Шурочка написал мне письмо, где описал все, что с ним приключилось. Он просился ко мне на фронт. Но я не могла его к себе взять. Главный врач был против - «Ни к чему на фронте ребенку находиться». Так и не видела я его до конца войны».
Клара вновь приостановила свое повествование.
Я сижу у нее в хостеле*, где она недавно получила однокомнатную квартиру. Мы сидим, пьем чай с печеньем, разговариваем.
За окном тихий пятничный вечер. Еврейская суббота вступила в свои права.
Целую неделю, с утра до позднего вечера, за окном гудит стройка. Башенные краны, цементовозы, строительные механизмы гремят так, что невозможно разговаривать - ничего не слышно. Грохот строительного мусора, сбрасываемого через каждые десять - пятнадцать минут по пластмассовым желобам, напоминает Кларе бомбежки времен Великой Отечественной.
А сейчас тихо. Шабат.
Летняя жара еще не спала. Кондиционера в комнате нет. Вот и гудит вентилятор, поворачивая свою «голову на толстой шее» справа налево и обратно, создавая иллюзию некоторого похолодания.
«После войны, - продолжает Клара, - я не поехала домой, все у меня там были расстреляны. Два брата погибли на фронте. Кто у меня там был?..
На фронте я вышла замуж, и вместе с мужем и только что родившимся ребенком поехала в Винницу, в Крыжопольский район, в Крыжополь.
У него там были две сестры и старики-родители. Муж привез меня с ребенком на руках.
Родные мужа говорили друг другу: - Боже мой, ты посмотри, такая война, такой ужас, он остался жив да еще женился, да еще еврейку-жену нашел.
А другие родственники, очень набожные, говорили: - Это не еврейка. Нет, она не похожа на еврейку. Она не похожа на еврейку!
Клара продолжает: «Это правда. Я была не похожа на еврейку. Я не знала еврейский язык. Совершенно! Я училась в русской школе…
Потом, когда муж повел меня со двора в ихнюю халупу, я зашла и спросила: - А где же мезуза? - Отец-старик не знал, что со мной делать. Он чуть с ума не сошел. Он обхватил меня и стал целовать: - Еврейскую жену нам привез. - Он не верил, не верил, что я - еврейка. А когда я спросила: -Где же мезуза? - поверил. - Извини, дочка, мы в чужой хате живем. Это русская хата. Нету мезузы. Выгнали нас из нашего дома.
Этого старика, когда они вернулись из эвакуации, били-лупили. Наши, русские мужики, лупили. Он не хотел уходить из своего дома. А там уже жила другая семья. Заняли его или в оккупацию, или позже… Но, в общем, в конце-концов местные власти нашли ему уголочек…
Мы жили в одной квартире со стариками-родителями. С братом я переписывалась, он очень хотел приехать ко мне. И я ему написала, как только появится возможность, я его привезу к себе. Муж не мог за ним поехать, потому что был на костылях, а я - с ребенком малым. Муж работал в исполкоме, оттуда многие ездили в служебные командировки. Однажды, это было в конце сорок пятого года, он узнал, что его знакомый едет в Краснодар, в командировку. Муж ему сказал: - В Краснодарском крае, в станице Переправне живет брат моей жены. Её маму, сестру и брата маленького немцы расстреляли, а он случайно выжил. Пожалуйста, заедь за ним и привези его к нам.- Сослуживец нашел мальчика и привез его к нам.
До войны Шура закончил четыре класса. Ему надо было учиться. Я подготовила его, и через некоторое время он поступил в ремесленное училище. Он был прилежный. Учился хорошо. Закончил училище с отличием и получил назначение на строительство газопровода Дашава - Киев. И, значить, там и поработал. А когда пришел его возраст, девятнадцать лет, его забрали в армию.
Он служил в Лиепае. Лиепая - это город в Латвии. Прослужил там почти три года. Он очень хорошо проявил себя там, был комсоргом. И все бы хорошо, но наступил январь 1953 года. Все вдруг заговорили о врачах-отравителях, развернулась антисемитская пропаганда. Солдаты начали выражаться в отношении евреев очень плохо. Говорили, что евреи Ташкент защищали. А Шура, мой братик, знал, что я была на фронте, что два брата его погибли на войне. Я ему об этом рассказала. Расстреляли немцы маму, сестренку, маленького братика. Он сам чуть не погиб. Вот такое горе, такое горе!»
Я слушаю Клару. Она медленно подбирает верные слова, чтобы передать то, что произошло страшной зимой пятьдесят третьего года. Тогда евреи Советского Союза почувствовали на себе всю силу государственного и бытового антисемитизма, разбуженного так называемым «делом врачей».
«Наверху» готовился суд людоеда, «внизу» - озлобленной черни. А в военном гарнизоне в Прибалтике разворачивалась своя драма.
Шура пытался доказать солдатам, что евреи воевали, что гибли на фронте, а тех, кто не сумел эвакуироваться, - стариков, женщин, детей - немцы расстреливали.
Но никто не хотел его слушать.
«И вот однажды утром, проснувшись, - продолжает рассказ Клара, - Шура пошел к своему замполиту и сказал: - Ночью я получил по радио сведения, что меня объявили врагом народа.
А замполит спрашивает: - Почему, Саша, ты - враг народа? Ты у нас очень такой заслуженный человек. Ты у нас комсорг. Кроме того, мы тебе доверяем, тебя любят. Почему ты решил, что ты - враг народа?
Шура отвечает: - А я это явно слышал по приемнику.
- А ты что, имеешь приемник? - спрашивает замполит.
- А я, - говорит Шура, - положил к уху руку и стал принимать сведения. И я принял вот такую телеграмму, что я, Тайбер Саша - враг народа.
Ну, тогда замполит решил его направить на комиссию, врачебную. Медицинская комиссия признала его недееспособным и направила в Киев, по месту призыва, в Павловскую больницу для установления окончательного диагноза».
Брат Клары почти месяц пролежал в больнице. Врачебный консилиум поставил ему не диагноз - вынес приговор: шизофрения со слуховыми галлюцинациями, в тихой форме. Необходимо длительное лечение.
Мальчиком Шура пережил Катастрофу. Ему повезло. Он выжил - физически. Но психика его была нарушена. Зимой же пятьдесят третьего она была повержена окончательно. То, что недоделал Гитлер, завершил Сталин.
Долгих тридцать лет без перерыва Шура находился в психбольнице и там же и умер. Клара все эти годы навещала его. Она приносила передачи, продукты, сигареты для него и других больных.
Она ухаживала за мужем - инвалидом войны, окончила университет, стала юристом, вырастила детей и дала им образование. Клара пошла в своих родителей. Ее отец в Первую мировую, будучи раненым, попал в плен, но сумел выбраться из лагеря для военнопленных, устроился на работу в пекарне и спас своих однополчан от голодной смерти.
Мама же ее, с маленьким ребенком на руках, не только сохранила семью, но и помогала многим солдаткам, чьи мужья были на фронте. Обладая красивым каллиграфическим почерком, она к тому же умела грамотно составить прошение царю о выплате денежных пособий для детей фронтовиков. Многим эти пособия помогли выжить в те трудные годы.
Клара рассказывает о своих внуках и правнуках, жизнь которых далека от того, чтобы быть легкой и безоблачной. Она помогает им по мере сил и возможностей, а они помогают ей…
Я слушаю эту уже немолодую женщину и убеждаюсь, насколько бессмысленны бесконечные споры о том, что же сохранило еврейский народ на протяжении нескольких, отнюдь не простых тысяч лет. Сколько изгнаний, войн, междоусобиц, сколько ненависти, погромов, катастроф перенесли евреи, и все же остались самими собой.
Я смотрю на Клару и понимаю: только любовь, доброта, чувство юмора, самоирония и самоотверженность, а часто и самоотречение еврейских женщин, стремление сохранить свой домашний очаг, свою семью, забота о ближнем и дальнем, в том числе и не своего роду-племени, - только это и было самым главным, благодаря чему в разных уголках Земли сохранились мы - евреи.

* Хостель - социальное жилье для пожилых людей.

Апрель, 2005 г.